Не подлежит сомнению, что во многих случаях влияние западноевропейских языков на семантическую систему русского языка лишь ускоряло процесс развития переносных, отвлеченных значений у русских слов, но не изменяло, не ломало его природного течения, не направляло его в другую сторону. Поэтому между русскими значениями слова и его новым, общеевропейским или интернациональным содержанием устанавливается тесная, органическая связь. Например, слово вкус, первоначально обозначавшее действие по глаголу вкусить (ср. церковнославянское выражение: «вкусить от древа познания добра и зла»), а затем соответствующее ощущение от вкушаемой, принимаемой пищи (сладкий, горький, неприятный вкус; кислое на вкус яблоко и т. п.), около середины XVIII в. получило переносное отвлеченное значение под влиянием франц. goût, нем. Geschmack. Известно, что и нем. Geschmack только в XVII в. приобретает новое значение художественного чутья под влиянием франц. goût (ср. в немецкой художественной критике XVIII в. — guter Geschmack = франц. bon goût).

А. С. Шишков в «Рассуждении о старом и новом слоге российского языка» (1803) дает тонкий анализ значений слова вкус, но с позиций корнеслова-славянофила: «С словом вкус мы точно так же поступаем, как с словом предмет, то есть весьма часто употребляем его некстати. Оно происходит от глагола вкушать или от имени кусок и значит чувство, какое получает язык наш от раздробления зубами куска снеди. Сие есть главное его знаменование: и потому в следующих и подобных сему речах: вкусное вино, приятное вкусом яблоко, противное вкусу лекарство, тако ж и в сопряжении его с приличными ему прилагательными именами, как-то: кислой, сладкой, горькой, пряной вкус и проч., имеем мы ясное и чистое о нем понятие» (см. Шишков, Рассужд. о ст. и нов. слоге, 1813, с. 194). Но ведь «одно и то же самое слово служит к изображению двух или многих понятий, из которых одно есть первоначальное, а другие по сходству или подобию с оным от него произведенные. Мы говорим вкушать пищу, и говорим также вкушать утехи... Здесь в первой речи слово вкушать имеет настоящее свое знаменование, а во второй заимствованное от подобия с оным. Равным образом и слово вкус употребляется иногда в первоначальном знаменовании, то есть... означает чувство, различающее снедаемые вещи; а иногда в производном от подобия с оным, то есть означает разборчивость или знание различать изящность вещей. В сем последнем смысле нигде не находим мы оного в старинных наших книгах. Предки наши вместо иметь вкус говаривали: толк ведать, силу знать. Потом с немецкого Geschmackвошло к нам слово смак, а, наконец, читая французские книги, начали мы употреблять вкус соответственно употреблению французского слова goût (там же, с. 195). «Есть ли бы мы, распространив знаменование слова вкус, употребляли оное там токмо, где составляемая из оного речь [т. е. фразеологическое сочетание. — В.  В.] непротивна свойству языка нашего, как, например, следующая: «у всякого свой вкус», или «это платье не по моему вкусу», то, конечно, было бы сие обогащением языка». Но, по мнению Шишкова, в новом слоге российского языка фразеологическое употребление слова вкус всецело подчинено нормам французского языка. «Мы говорим: ”он имеет вкус в музыке“. Хотя привычка и делает, что речь сия не кажется нам дикою, однако ж в самом деле оная состоит из пустых слов, не заключающих в себе никакой мысли; ибо каким образом можно себе представить, чтоб вкус, то-есть чувство языка или рта нашего, пребывало в музыке, или в платье, или в иной какой вещи?» (там же, с. 196).

«”Одеваться со вкусом“ есть также не собственное наше выражение; ибо мы не говорим, или по крайней мере не должны говорить: ”плакать с горестию“,”любить с нежностью“, ”жить со скупостью“; но между тем, как свойство языка нашего во всех других случаях велит нам говорить: ”плакать горько“, ”любить нежно“, ”жить скупо“, в сем едином нельзя сказать: ”одеваться вкусно“... Сие уже одно показывает, что мы нечто чужое вмешиваем в свой язык. Также и следующая речь есть французская, а не наша: он пишет во вкусе Мармонтеля. Как можно ”писать во вкусе“? Не все ли равно, как бы кто, вместо ”я подражаю напеву соловья“, сказал: ”я пою в голосе соловья“? Французы по бедности языка своего везде употребляют слово вкус; у них оно ко всему пригодно: к пище, к платью, к стихотворству, к сапогам, к музыке, к наукам и к любви... Когда я читаю ”тонкой, верной вкус“, то не должен ли воображать, что есть также и ”толстой и неверной вкус“? Обыкновенно отвечают на сие: как же писать? как сказать: un goût delicat, un goût fin? Я опять повторяю... Есть ли мы, сочиняя русскую книгу, не перестанем думать по-французски, то мы на своем языке всегда будем врать, врать и врать... Какая нужда нам вместо: ”она его любит“, или ”он ей нравится“, говорить: ”она имеет к нему вкус“, для того только, что французы говорят: elle a du goût pour lui? Желает ли кто видеть, до чего доводит нас безумное подражание французам? Мы говорим и печатаем в книгах: вкус царствовать; чертеж вкуса; хотя двери его были и затворены, однако он имел смелость войти к нему и вкус сделать ему свое приветствие» (там же, с. 197—200). Ср. там же в пародическом письме мнимого карамзиниста: «Видно, что Вы человек без всякого вкусу»; «Недавно случилось мне быть в сосиете с нашими нынешними утонченного вкуса авторами»; «Правда, нынешние писатели начинают вводить вкус в русской язык» (там же, с. 423, 425 и 427). Ср. в переводе «Путешествия Анахарсиса по Греции» — у Севергина (1808): «самая нежнейшая женщина», а у Андрея Рудольского (1818): «женщина самого тонкого вкуса» (см. Сухомлинов, вып. 4, с. 437).

Это новое, европейское значение слова вкус глубоко вошло в русский литературный язык уже во [второй] половине XVIII в. Например, в журнале «Всякая всячина» (1769): «Будучи охотник до издаваемых в нынешнем годе разных сочинений и покупая их с самого начала, с великим удовольствием читал оные, и могу сказать по справедливости, что находил в них разум, вкус и полезность» (см. Русск. сатирич. журналы XVIII в., с. 46). В журнале «И то и сё» (1769, февраль, пятая неделя): «Склад сего письма делает вам честь, ибо те, которые вкус хороший и знание имеют, должны ваше письмо и по содержанию и по изображениям похвалить. На сие ваше письмо ответствовано вам то, что легче критиковать, нежели сочинять, но мне кажется, что трудняе со вкусом и со справедливостию критиковать, нежели без вкуса и несправедливо сочинять» (там же, с. 62). В журнале «Трутень» (1770, л. 16, апреля 20): «Представьте себе только, сколь тонок их вкус» (с. 142). В журнале «Живописец» (1772, л. 4): «Моя наука состоит в том, чтобы уметь одеваться со вкусом...» (с. 167).

Понятно, что это европейское, интеллигентское значение и употребление слова вкус привело к образованию нового, богатого фразеологического гнезда в русском литературном языке XIX в.: иметь вкус к чему-нибудь, обладать хорошим вкусом; тонкий, развитой, испорченный вкус; обнаружить вкус, человек дурного вкуса, не доверять чьему-нибудь вкусу, вполне полагаться на чей-нибудь вкус; со вкусом (одеваться, жить и т. п.), отсутствие вкуса, недостаток вкуса и т. п. Ср. безвкусие, безвкусица, безвкусный. Таким образом последней трети XVIII в. слово вкус с его старорусскими и новыми западноевропейскими значениями настолько глубоко и крепко вошло в лексическую систему русского литературного языка, что только историко-этимологический анализ лингвиста мог открыть заимствованную природу переносного употребления этого слова (ср. эволюцию значений латинского слова gustus). Вместе с тем не подлежит сомнению, что внутренняя семантическая эволюция слова вкус на русской литературной почве привела бы к тому же самому результату (ср. историю значений слова чутье).

Публикуется впервые по сохранившейся в архиве машинописи на 5 листках с авторской правкой. Цитата из книги А. С. Шишкова «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», сокращенная и частично измененная автором, здесь приводится в полном виде. Цитату из названной книги А. С. Шишкова, начинающуюся словами: «а, наконец, читая французские книги...», В. В. Виноградов несколько поправляет. См. у Шишкова: «а, наконец, читая французские книги, начали мы употреблять слово goût нежели по собственным своим понятиям» (Шишков, с. 195). — В.   П.