В русском литературном языке XVI—XVIII вв. слово чуждый относилось к высокому словесному слогу, а слово чужой — к простому без резкой дифференциации значений (см. сл. АР 1794, т. 6, с. 831). Однако, естественно, что форма чужой употреблялась почти исключительно в основных значениях: 1) `не собственный, принадлежащий другому, другим' (чужой толк, назваться чужим именем, жить чужим умом, войти в чужой дом и т. п.); 2) `не родной посторонний' (чужие люди,чужая семья). Гораздо реже выступало в форме чужой значение `внутренно, по духу далекий, духовно чуждый' (ср. «Ты нам чужой» и т. п.). Поэтому при распаде системы трех стилей в конце XVIII и в начале XIX в. чужой и чуждый как формы одного и того же слова могли в этих значениях замещать друг друга, конечно, с некоторыми стилистическими оттенками. Например, в стихотворном языке. У Пушкина в «Евгении Онегине»:

Онегин был готов со мною

Увидеть чуж дые страны...

Или в «Цыганах »:

Однажды, близ Кагульских вод

Мы чуждый табор повстречали.

Но затем чуждый, как книжное слово, обособляется от чужой, утратив значения: 1) `принадлежащий другому' и 2) `посторонний, не родной'. Зато в нем активно выступает дифференциальное значение `лишенный чего-нибудь, не обладающий чем-нибудь, далекий от чего-нибудь', например, чуждый зависти. Точно также переносное значение `далекий по духу, не имеющий с кем-нибудь духовного сродства, близости' преимущественно закрепляется за словом чуждый (например, чуждые элементы; класс, чуждый народу и т. п.). Соответствующий оттенок значения в форме чужой почти сливается с значением `не свой, не родной'.

Печатается по рукописи. — В. П.