Выражения муху убить, муху зашибить, муху задавить, муху раздавить являются своеобразными идиоматическими синонимами. Трудно с точностью определить стилистический круг их употребления в современном русском языке. По-видимому, они отмирают. Приурочение их к «просторечию» лишь затемняет их экспрессивные качества и оттенки жаргонного происхождения. В сущности синонимические отношения между глаголами зашибить, задавить, раздавить, убить (а также в индивидуальном употреблении урезать) в данном фразеологическом контексте обусловлены лишь некоторой общностью их значения и употребления, а также неосмысленностью одного и того же объекта — муху. Их значение в семнадцатитомном словаре (БАС) истолковывается так: «Выпить вина». Оно иллюстрируется следующими примерами из художественной литературы XIX века: «Сочини-ка ты мне того, чтоб муху задавить, то есть, рюмочку. (Достоевский. Село Степанчиково и его обитатели); — Любили они муху зашибить. Бывало мимо кабака проехать нет возможности. (Чехов. Происшествие); — Приходи покалякать когда, поболтать, а и муху можно раздавить. (Мамин-Сибиряк. Дикое счастье)» (БАС, 6, с. 1394).

Необходимо указать на то, что цитата из повести Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» в БАС произвольно сокращена. Вот она в полном виде: «...сочини-ка ты мне того... понимаешь? Ромео, так только, чтоб муху задавить... единственно, чтоб муху задавить, одну, то есть рюмочку». Определение `выпить вина' заимствовано из шахматовского Словаря русского языка (см. сл. Грота — Шахматова 1900, т. 2, вып. 4, с. 978). Здесь в статье о глаголе задавливать — задавить находим: «Задавить муху — переносно: выпить вина. А тем временем муху задавим» (Достоевский. Униженные и оскорбленные). Более широкий контекст у Достоевского такой: «Теперь четверть двенадцатого, сейчас смотрел; ну, так ровно в тридцать пять минут двенадцатого я тебя и отпущу. А тем временем муху задавим».

Любопытно, что в шахматовском Словаре не помещено выражение зашибить муху. Однако под восьмым значением глагола зашибать, зашибить `пить; иметь склонность к выпивке, к пьянству, запою' приведена народная пословица (со ссылкой на «Пословицы русского народа» Даля): «Зашибить дрозда — сильно выпить». Возможно, что выражение зашибить муху возникло позднее, чем задавить муху, убить муху, в результате контаминации этих выражений с глаголом зашибить — зашибать в знач. `выпивать, иметь склонность к выпивке'. (Можно вспомнить и другое жаргонное значение и употребление глагола зашибить — зашибать: зашибить деньгу, зашибать копейку и т. п.). Иллюстративные примеры собираются из народных говоров разных мест — севера, юга и запада. Из русской художественной литературы извлечены лишь три цитаты: «Признаться сказать, не помню, как и до светлицы доволокся. Шибко зашибли. (Печерский. В лесах); (...) Большак-то у меня не надежен — зашибает. (Л.  Толстой. Два старика); Нашел муж полон котел золота и с той самой поры зачал крепко вином зашибать. (Афанасьев. Сказка Жена доказчица).

Обращает на себя внимание тот факт, что в словаре Даля под словом муха помещено лишь одно «переносное» выражение: «Убить муху — `напиться допьяна'» (сл. Даля 1881, 2, с. 396).

В письме музыкального издателя П. И.  Юргенсона к П. И. Чайковскому (от 13 декабря 1878 года) читаем: «Сегодня Вотан с супругою позвали на ”кусок ростбифа“, а после обеда дамский вечер у Софьи Ивановны. Тут мы, значит, двух мух разом убьем» (Чайковский, Переписка, 1, с. 61). В «Кавказских воспоминаниях» (1861—1863) М.  И.  Венюкова: «На другой день, по случаю именин В. А.  Геймана, у него был обед и, конечно, опять шампанское, причем именинник охотно подливал в бокал своему пятилетнему сыну, говоря, что ”Егорка у меня молодец, настоящий Кабардинец: умеет убить муху“, т. е. пить и не напиваться до потери сознания» (Русск. архив, 1880, кн. 1, с. 412).

Трудно сомневаться в том, что во фразеологическом ряду муху зашибить, муху задавить, муху раздавить, муху убить на первое место с историко-этимологической точки зрения надо поставить выражение убить муху. В самом деле, фразы задавить муху, раздавить муху являются более или менее свободными, так как в них муха может быть заменена разными другими словами, метонимически обозначающими `сосуд с вином'. Так, Гоголь вносит в свою «Записную книжку» рассказ об уланском обычае: «Уланы имели обычай складываться в числе 20: каждый поочередно покупал бочонок вина, другие приходили к нему пить; это называлось: ”давить букашку“» (Гоголь, 1896, 6. С. 514). У И. С. Тургенева в рассказе «Поездка в Полесье»: «Эх, барин, дай проходимцу на косушку! Уж раздавлю ж я ее, — подхватил он, подняв плечо к уху и скрипнув зубами». У В. А. Слепцова в «Спевке»: «И когда второй полуштоф был раздавлен, певчие уже свободно ходили по зале и начали... громко разговаривать...». У Г.  П.  Данилевского в романе «Мирович»: «Финансы в авантаже (...) Желаешь, кстати, и черепочек раздавить?»

В БАС отмечено у глаголараздавить — раздавливать просторечное значение `выпивать что-либо хмельное'. Это значение реализуется во фразах раздавить бутылочку, стаканчик и т. п. Например: « — А вот что лучше: не раздавим ли вместе еще посудинку? (Салтыков. В среде умеренности и аккуратности); — Знакомцы хорошие из нашей округи тож нашлись, ну, для соблюдения знакомства и еще по две косушечки раздавили. (Лесков. Соборяне); — Дядя, идем завтракать. Раздавим бутылочку шампанского. (А.  Н.  Толстой. Гиперболоид инженера Гарина)» (БАС, 12, с. 267).

В «Криптоглоссарии» П.  Тиханова (1891) упоминаются также фразы раздавить муху, раздавить баночку и др. под.

Таким образом, выражение раздавить муху по близким ассоциациям включилось в длинный, но все же ограниченный ряд связанных словосочетаний типа: раздавить косушку, баночку, мерзавчика и т. п. Слово муха выступает здесь в роли заглохшего метонимического или метафорического обозначения чего-нибудь спиртного. Производность или вторичность этого фразеологизма несомненна.

Задавить муху в знач. `выпить вина' — это ироническая метафоризация типичного бытового (особенно для поместно-дворянской жизни) термина. Для иллюстрации лучше всего воспользоваться цитатой из пушкинского «Евгения Онегина» (2):

Он в том покое поселился,

Где деревенский старожил

Лет сорок с ключницей бранился,

В окно смотрел и мух давил.

Выражение давить мух стало характеристическим образом и обозначением застойного быта дворянского времяпрепровождения и тусклого развлечения. Отсюда иронический перенос его на выпивку по связи с фразеологизмом убить муху.

Итак, первичным фразеологическим оборотом в этом семантическом кругу или первичным членом этого фразеологического ряда следует признать выражение убить муху. Оно, естественно, ведет нас к терминологии карточной игры или, другими словами, к картежному жаргону. Именно на этом фоне получает полное осмысление слово убить.

Обратившись к БАС, легко найти спортивно-игрецкое значение глагола убить. Оно почему-то в этом словаре квалифицируется как «разговорное» и описывается так: «В карточной игре — перекрывать, побивать старшей или козырной картой карту противника, получая таким образом выигрыш (в карте, ходе, игре)». Иллюстрации: «[Утешительный:] Какое странное течение карт! Вот любопытно для вычислений! Валет убит, девятка взяла. (Гоголь. Игроки); Долохов убил, то есть выиграл десять карт сряду у Ростова. (Л.  Толстой. Война и мир); Прекрасное занятие карты: сидишь за столом и, в течение ночи, десять раз умрешь и воскреснешь. Жутко знать, что вот в последнюю минуту убьют твой последний рубль и ты — нищий. (М.  Горький. Проходимец)» (БАС, 16, с. 42—43).

В современном спортивном жаргоне переносное значение глагола убить — убивать для обозначения «успешного ”вывода“ из игры, выигрыша» употребляется очень широко. Характерно также «переносное» от картежной игры выражение убить карту в знач. `правильно предпринять что-либо, принять верное решение': «[Компас:] Послушайте, как вас там, Алина. Мне не очень улыбается женить сына на девушке из низшего класса... Но вы вовремя убили карту. Я согласен, если вы исполните все мои инструкции. (А.  Н.  Толстой. Делец)» (см. БАС, 16, с. 43).

Таким образом, внутренний анализ выражения убить мухуприводит к выводу, что оно возникло в игрецком картежно-профессиональном жаргоне, по-видимому, еще в ту пору, когда он был тесно связан с социальными диалектами военной среды (преимущественно дворянско-помещичьей и дворовой окраски). В очерке А.  Чужбинского «Стоянка в Дымогаре» (Дон-Жуан):

« — А может быть, выкушаете с нами кофе?

— Как вам сказать! Если бы можно убить медведя — пожалуй.

Старушка вопросительно посмотрела на гостя.

— Ха, ха, ха! вы не понимаете. Медведь значит кофе с ромом» (Афанасьев 1890, 1, с. 284). Ср. «И знаешь ли, напился хорошего хересу и убил штуки три медведей. Ромуловский так себе, но хересина, братец, просто объядение» (там же, с. 286).

Фразеологический ряд экспрессивных глаголов, обозначающих выпивку, пьянство, в последние десятилетия XIX века пополнился выражением урезать муху (ср. нарезаться). Вот пример из журнала «Осколки» (анонимная подпись под рисунком А. И. Лебедева: «Супружеская гармония»)

« — Ну, и чего ты раскис, Аркаша? Чего глядишь Сентябрем?

— Не радоваться же мне, неделю назад жену схоронивши! Без нее все мне как-то опротивело... Даже вино, и то претит... Разом исчезла вся гармония моей семейной жизни...

— Какая у тебя, к черту, была с женой гармония! Ты пьянствовал, а она за это тебя ругала, вот и вся твоя гармония!

— Э-эх, не говори, брат! Ты в этом деле ничего не смыслишь! И в ругани своя гармония есть... Прийдешь, бывало, домой, урезавши здоровую муху, завалишься на кровать, да пока жена-покойница, царствие ей небесное, тебя костит да пияет, эдак сладко-сладко заснешь... Это не гармония, по-твоему?» («Осколки», 1886, № 10, с. 7).

У А. С. Афанасьева (Чужбинского) в рассказе «Забытая история» есть рассуждение о русских картежных играх XIX столетия, и среди них упоминается мушка: «Смело можно быть уверенным, что пока существуют карты, то каждая из игр, прежде изобретенных, хотя бы она находилась в забвении сотни лет, непременно возникнет с каким-нибудь усовершенствованием, а иногда и в первобытном виде. Кто следил за этим делом в последнее время, у того на глазах совершались различные метаморфозы с самыми старинными играми, которые, возрождаясь и совершенствуясь, мало отходили от первоначального типа.

Вот вам названия игр— бывших и находящихся у нас в употреблении с начала столетия: трилистик (иначе — подкаретная), дурачки, свои козыри-мельник, короли, фофан, юрдон, марьяж, пикет, экарте, тентере, каламбриест, дружбарт, вист, бостон, гальбик(гальбцвельф), ландскнехт (дябелэк), банк (фараон), стос, квинтичь, мушка, кончинка, цхра, безик, ломбер, палки, преферанс, ералаш, рамс, стуколка, макао. Некоторые только видоизменения прежних, как например — палки происходит из тентере, ералаш из виста, стуколка заимствована из подкаретной. (...) Большинству, вероятно, известно, что игры разделяются на азартные и коммерческие, т. е. одни из них предоставляют выигрыш чисто случаю и счастью, — другие же, требуя искусного понимания и соображения — благоприятствуют только игроку, обладающему этими качествами. (...) Азартными играми считаются все не имеющие козырей...» (Афанасьев, 1891, 4, с. 297—298).

Итак, муха или мушка — это была модная карточная игра в начале XIX века. П.  А.  Вяземский писал А. И. Тургеневу 18 апреля 1828 г.: «...На днях же и сам дебютировал в муху (игра карточная в моде) ...» (Архив бр. Тургеневых, вып. 6, т. 1, с. 67). Значение `картежная игра' отмечал в слове муха и словарь Даля (сл. Даля 1881, 2, с. 369).

На том историческом фоне, который здесь вырисовывается, вся соль экспрессивно-образных словесных воплощений выпивки, пьянства сосредоточивается в слове муха. Это обстоятельство отражается и в тех деформациях, которым подвергаются связанные с ним фразеологизмы. Вообще говоря, внутренняя неразложимость или односторонняя трансформация идиоматизма лежит в основе его возможных каламбурных видоизменений и даже внутренне не мотивированных или механических его рассечений и дроблений. Но, конечно, тут большую роль играют аналогические соответствия и концентрации, скрещения и сокращения. Именно в результате таких процессов возникли детерминативные сочетания слов с мухой, под мухой. Иллюстрации: «Крисп Иваныч засиживался иногда в гостях, иногда возвращался домой с мухой...» (Мамин-Сибиряк. Богоданка); «Зинаида Тихоновна, внимательно рассматривая свою гостью, ...даже подумала про себя: ”Ох!.. должно быть, она того... с мухой!“» (Мамин-Сибиряк. Бурный поток). У А.  П.  Чехова в рассказе «Пересолил»: «До усадьбы... оставалось еще проехать на лошадях верст тридцать — сорок. (Ежели возница не пьян и лошади не клячи, то и тридцати верст не будет, а коли возница с мухой да кони наморены, то целых пятьдесят наберется)».

Выражение с мухой встречается в стилях русского литературного языка с 30—40-х годов XIX века. Так, у П. А. Каратыгина в «Записках»: «Хотя людская молва часто из мухи делает слона, но должна быть какая-нибудь муха. Не пригрезилось же это кому-нибудь во сне!

По прошествии некоторого времени, просто из любопытства, я стал доискиваться, не удастся ли мне поймать где-нибудь эту могильную муху, и, действительно, мне, наконец, удалось найти, если не муху, так человека, который был ”с мухой“ в день похорон моего брата; от него-то и разнеслась эта нелепость» (Каратыгин 1930, 2, с. 91). У Н.  А.  Лейкина в рассказе «Биржевые артельщики» употреблено выражение с мухой в голове (в нетрезвом состоянии): «В легком хмеле, как говорится, с мухой в голове, возвратился Подметкин с артельной пирушки».

Выражение с мухой метафорически переосмыслено применительно к характеристике состояния нетрезвого человека. Оно заимствовано из терминологии картежной игры в муху, из связанного с ней жаргона и собственно обозначало `с выигрышем, с удачей, с победой', с овладением «мухой» или с достижением «мухи».

Позднее на основе аналогических приравнений к выражениям под хмельком и т.  п. возникло сочетание слов под мухой, например, у К. Паустовского в «Колхиде»: «Парень, должно быть, был под мухой, — добавил Чоп от себя. — Выпил поллитровочки водки» (см. БАС, 6, с. 1394).

В моих «Очерках по истории русского литературного языка XVII—XIX вв.» упоминается об очень своеобразной и интересной брошюре диалектолога-любителя П.  Тиханова «Криптоглоссарий» (Представление глагола выпить). Здесь собрана лексика и фразеология, вращавшаяся в пределах живой разговорной русской речи и ее разных социальных диалектов в конце XIX века и связанная с представлением о выпивке, о пьянстве. Мне кажется и теперь, в общем, правильной данная здесь социально-диалектная характеристика разных типов обозначений выпивки: «В противоположность дворянской традиции, в которой фразеология пьянства носила отпечаток или простонародности (например: нализаться, как зюзя, куликнуть, хлебнуть лишнее, хватить и т. д.), или военного и картежного арго (например: зарядиться, быть на втором взводе, с мухой, под мухой, нарезаться и т. д.), или же каламбурной нарочитости (под шефе, фрамбуаз, насандалиться, заложить за галстук и др.), в буржуазной речи «представление глагола выпить» осуществляется, с одной стороны, красками городского вульгарного просторечия, нередко с жаргонным оттенком (ковырнуть, нажраться, надрызгаться, дернуть, дерябнуть, долбануть, дербануть, дербалызнуть, налакаться, раздавить мерзавчика, раздавить баночку, хлебнуть малую толику, садануть, тюкнуть, хлобыснуть, царапнуть, и др. под.), с другой стороны, приемами нарочито книжных, нередко официальных и церковнославянских перифраз (вонзить в себя, двинуть от всех скорбей, писать мыслете, нарезаться в достодолжном порядке, разрешить вино и елей, совершить возлияния Бахусу, устроить опрокидонили опрокидонт и т.  д.)» (Виноградов. Очерки, с. 420).

Итак, русские идиоматизмы, связанные с мухой, сложились и распространялись сначала в жаргонно-профессиональной среде картежников и военных, а затем влились в городское «просторечие».

Отпадает другое этимологическое объяснение этих выражений— из медицинского жаргона. Во «Врачебном словаре» А. Никитина (1835) читаем под словом «myodesopsia»: «видение мушек — обыкновенный обман в начинающемся глазном туске, т. е. больной думает, что он видит нечто, похожее на муху; от μυĩα, муха, ε〬δος, вид и つψις, видение».

П. Н. Тиханов в своем исследовании «Брянский говор» (СПб., 1904) воспроизводит любопытный «Памятник брянской письменности» середины XIX века — «Книшку Отъгаворную Егора Зайцова». Про собственника тетрадки один из брянских жителей отозвался так: «Это был мастеровой на одном из мальцевских заводов, старик, довольно крепкий с виду и, как говорят в Брянске — имел в носу (был колдун)». По поводу непонятного имел в носу с добавлением, что это значит «был колдун», П. Н. Тиханов замечает: «В русском жаргоне, среди слов для означения степени охмеления есть между прочим выражение ”муха“, с такими вариантами: забить, убить муху (мушинку), с мухой, под мухой, предварительная муха, и проч., что в переводе на обыкновенную речь надо понимать: ”человек находится-де в подпитии, в легком опьянении, выпито для смелости, для храбрости, etc.“ Кроме этой, так сказать скромной, небольшой выпивки, под ”мухой“ иногда разумеется пир горой, когда бывает что называется море разливанное и все лягут костьми. Это загадочное выражение ”муха“ со всеми его видоизменениями недаром привилось в цикле иносказаний или жаргоне, хотя употребляется оно вряд ли сознательно.

По русскому народному суеверию, колдуны знаются с нечистым, с дьяволом. Сопоставляя ”муху“ с одною белорусскою пословицей, откроем внутреннее значение сего слова. Вот что находим в исследовании Буслаева ”Русские пословицы и поговорки“: О чародее или колдуне белоруссы говорят: (у него) ”мухи в носе“. Чтобы понять эту поговорку, следует припомнить соответственные ей мифические предания других народов. У литовцев есть божество мух, mussû birbiks (от глагола birbju — пищать, жужжать). Немецкие сказки повествуют о превращении нечистой силы в мух. Я. Гримм (в Deutsche Mythologie) приводит одно место из ”Acta Bened.“ (sec. I. 238), вполне объясняющее нашу белорусскую поговорку: in muscae similitudinem prorumpens cum sanguine de naribus egressus est inimicus [Тот, кто извергает из ноздрей с кровью нечто, подобное мухе, есть враг]» [Далее следует сноска: Буслаев  Ф.  И. Пословицы. М., 1854. С. 171—172; Я. Гримм дает еще несколько превращений дьявола в муху; см. его Deutsche Mythologie. Берлин, 1877: 2. С. 834; 3. С. 295. Там же и о других метаморфозах, кои принимает malignus spiritus. Ср. известную легенду в житии Иоанна новгородского и мн. др. «Между смешными и достойными всякого презрения идолами, у хананеян был велзевул — бог мух, которому в Аккароне воздвигнуто было великолепное капище (4 Царств: 1...). Имя это иудеи впоследствии употребляли для обозначения «князя бесовска». Мф.: X, 24 и дал.» (М. Сибирцев: Опыт библейско-естественной истории. СПб. 1867, с. 329). Ср. у Calmet: Dictionnaire historique, critigue, etc., de la Bible (Женева, 1730. III. 329 s. v. Mouches): «... Les Philistins adoroient le Dieu Mouche sous le nom de Béelsébub («Филистимляне поклонялись Богу Мухе по имени Беельзебуб». — В. В.) и др.].

При характеристике Зайцова (что он ”имел в носу“) опущено слово муха, значение которого в смысле ”нечистого“ вероятно потерялось в народе, сохранив его лишь для определения степени охмеления водкою, ”кровью сатаны“» (Тиханов, с. 165—166).

Искусственность и надуманность этого объяснения очевидны. Оно лишено конкретной исторической почвы. Кроме того, в этом случае остается неясной грамматическая и семантическая структура выражения под мухой или с мухой; ср. также убить муху.

Печатается по публикации под названием «О серии выражений: муху зашибить, муху задавить, муху раздавить, муху убить, с мухой, под мухой» в журнале «Русская речь» (1968, № 1).

О выражениях под мухой, с мухой см. также в следующих работах В. В. Виноградова: 1. Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX вв. (цитируется в публикуемой статье). 2. Об основных типах фразеологических единиц в русском языке//  А. А. Шахматов. 1864—1920. Сб. статей и материалов. М.; Л., 1947 (см. Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография, с. 149) (см. комментарий к статье «Лить, отливать пули»). — И. У.