В истории русского литературного языка нередко происходили слияния омонимов в одно слово. Эти омонимы представляли собою или исконно русские слова или созвучное русское и церковно-славянское слово, или же русское и заимствованное из других языков (ср. сальный и франц. sâle) или — реже — совпавшие в русском языке по звучанию два чужих, заимствованных слова. В этом последнем случае оттенок «чужого» слова, отпечаток заимствования, очень быстро и легко стирался, в особенности когда хотя бы один из этих омонимов проникал в литературный язык через посредство устной народной речи или областных говоров. Правда, случаи такой скрещенной или слитной омонимии очень часто не распознаются этимологическими исследованиями.

Кроме того, иногда очень трудно бывает решить вопрос, что перед нами: или факт слияния омонимов в одно слово, или же случай разновременного существования двух близких по звучанию слов в разных лексических системах или «подсистемах» русского литературного языка. Этимология, по большей части, бывает далека от реальной истории значений слов.

Пожалуй, ближе всего подводят к реальной истории слова этимологические изучения поздних словарных заимствований. Но и тут этимологи не всегда бывают достаточно внимательны к географическим путям движения слова и к его социальным приключениям. Так, слово клянчить иногда считается заимствованным из польского языка. Польское klęczeć значит `пасть на колени'; ср. белорусск. кленчиць — `стоять на коленях'. Этимологический словарь русского языка А. Г. Преображенского (1, с. 321) ограничивается этим констатированием факта, указывая на родство глагола клянчить с исконно русским словом кляча (ср. древнерусское клячити— `нагибаться, хромать') (ср. Срезневский, 1, с. 321).

Действительно, слово кленчить встречается в русском языке петровского времени в «Архиве кн. Куракина» (т. 1, с. 177): «Папа стал по средине кленчить» (т.  е.  молиться, стоя на коленях) (Смирнов, Зап. влияния, с. 144). Непосредственная связь этого употребления с влиянием польского языка несомненна.

Все же тут остается неясным целый ряд важнейших вопросов из истории слова клянчить: когда это слово окончательно укоренилось в русском языке? проникло ли оно непосредственно в литературный язык или через какой-нибудь социально-групповой диалект и жаргон? Почему так изменилось значение слова? Ведь в современном языке клянчить значит `неотвязно просить, надоедливо выпрашивать'. Можно ли генетически связывать наше клянчить с употреблявшимся в индивидуальных стилях Петровской эпохи словом кленчить?

Чем объясняется яркая экспрессивно-фамильярная окраска слова клянчить и его несколько просторечный, развязный стилистический тон? Можно ли доказать непрерывное существование русского глагола кленчить— клянчить в течение всего XVIII и XIX вв.? Любопытно, что вплоть до «Толкового словаря» В. И. Даля слово клянчить не вносилось в литературные лексиконы. Например, его нет ни в словарях Академии Российской, ни в словаре 1847 г. У В. И. Даля находим: «клянчить что или о чем у кого, клянчить, влгд., клямчить, орл. — просить неотвязно, привязаться попрошайкою, выпрашивать, кучиться или канючить; //  неотвязно торговаться, требовать уступки //  ходить по миру, собирать милостыню». В. И. Даль указывает также областное слово клянча — «канюка, попрошайка // краснопегий, болотный кулик, нетигель, докучающий криком своим». Уже из этих фактов с очевидностью вытекает тот вывод, что слово клянчить в лексическую норму нового литературного языка вошло из народных говоров не ранее 30—40-х годов XIX в., т. е. не ранее эпохи так называемой «натуральной школы», и что в народных русских говорах, по-видимому, оно получило широкое распространение под влиянием жаргона нищих и торговцев.

Акад. Ф. Е. Коршем была предложена иная — более вероятная — этимология глагола клянчить (независимо от полонизма кленчить), уводящая совсем в сторону от польского языка. Считая клянчить отыменным образованием от клянча — `попрошайка, нищий'; `назойливый, неотступный проситель', Ф. Е.  Корш сопоставлял клянча с татарским словом kilänчi — `попрошайка, нищий'. Областное слово клянча распространено преимущественно в севернорусских говорах. Из русских писателей XIX в. его употребляли Боборыкин в романе «Китай-город» и А. X. Потехин в «Бурмистре» (см: сл. Грота — Шахматова, 1910, 4, с. 1133). За связь глагола клянчить с татарск. kilänчi говорит тот факт, что в областных народных говорах, наряду с клянчить, употребляются и варьянты: клямчить и калянчить.

В языке русской художественной литературы клянчить начинает часто встречаться с 40—50-х годов XIX в. Это слово употребляется Тургеневым, Некрасовым, Салтыковым-Щедриным, Боборыкиным. Например, у Некрасова в стихотворении «Дядюшка Яков»:

Затормошили старинушку бабы,

Клянчут, ласкаются, только держись.

Цвет ты наш маков,

Дядюшка Яков.

Не дорожись.

У Тургенева в повести «Несчастливая»: «Ну, хорошо, хорошо, не клянчи».

Следовательно, клянчить в составе русского литературного языка XIX в. никогда не воспринималось как чужое, иноязычное слово. Что касается до кленчить в языке начала XVIII в., то, по-видимому, оно носило яркий отпечаток модного «европеизма», т. е. полонизма. Вопрос о соприкосновении и взаимодействии этих омонимов пока остается открытым.

Можно лишь указать на то, что в «Опыте сравнительного словаря русских говоров» Ил. Свенцицкого (Живая старина, 1900, вып. 1—2, с. 218) отмечено как общее для бойковского и вологодского, т. е. для украинских и севернорусских, говоров слово: клянчити (бойк., влгд.) `просить, кучиться, канючить'. Таким образом, глагол клянчить вступает в строй русского литературного языка не как чужое или иноязычное, а как областное народное русское слово.

Опубликовано в «Очерках по русскому языку (Памяти проф. С. А.  Копорского)» (Уч. зап. Калининского пед. ин-та, Калинин, 1969, т. 66) вместе со статьями «Заплата и задача», «Винный, знатный и др.», «Сходный» под общим названием «Процессы устранения омонимии в русском литературном языке XVIII — XIX вв.». Всем статьям предшествует общее введение (см. комментарий к статье «Заплата и задача»). Печатается по опубликованному тексту. — Ю.  А.