Слово гвоздь в современном русском языке имеет два далеких значения: одно свободное, номинативное: `заостренный стержень, чаще всего металлический, обычно железный, с шляпкой на тупом конце, для вколачивания' (напр., проволочный гвоздь, деревянный гвоздь, сапожный гвоздь и т. д.); другое отвлеченное, фразеологически связанное, переносное, сочетающееся с родит. пад. субъекта: `самое заметное, замечательное, значительное, главное в чем-нибудь' (напр., гвоздь сезона, гвоздь концерта, гвоздь выставки и т. п.).

Характерно, что в словаре Грота — Шахматова переносного значения слова гвоздь не указано.⁴⁹ Однако, во втором издании «Ходячих и метких слов» М.  И.  Михельсона (1896) выражение гвоздь представления уже зарегистрировано как широко распространенное. Его употребление иллюстрируется цитатой из фельетона, критической статьи. Ср. позднее у Ленина: «И тогда и теперь “гвоздь” всей советской политики сводится к организации, к учету и контролю» (т. 45, с. 169). Это переносное значение носит явный отпечаток литературно-газетного стиля.

Как отмечено еще М. И. Михельсоном, это образное значение слова гвоздь возникло в русском языке под влиянием французского словоупотребления. Выражение гвоздь выставки, гвоздь сезона — это калькированный перевод французских словосочетаний типа: le clou de l'exposition и т. п. М. И.  Михельсон в книге «Русская мысль и речь» писал: «Гвоздь (иноск.) — главная приманка на представлении, костюмированном бале и т. п.» Ср.: «Гвоздем представления — была живая картина, представляющая Венеру, рождающуюся из морской пены. Эта Венера, действительно, засела гвоздем в голове зрителей».

Ср. Гвоздь в голове (Михельсон, 1912, с. 141).

Попытки М. И. Михельсона сблизить это новое словоупотребление с выражениями засесть гвоздем, засесть как гвоздь в голову, или сидеть, как гвоздь в голове являются, конечно, натяжкою. Все эти сопоставления основаны на недоразумении. Новое употребление слова гвоздь проникло в русский литературный язык в начале 90-х годов XIX в.

В. В. Стасов в статье «Выставки»(1897—1898 гг.) рассказывает о том, как и когда появилось это новое словоупотребление во французском языке. «Когда на всемирной парижской выставке 1889 года выстроена была Эйфелева башня, — эта уродливая, противная затея из железа тотчас прославилась на весь мир. Тысячи, десятки тысяч людей уже из глубокой дали своих стран восхищались ею, а приехав в Париж, первым делом спешили полюбоваться на безобразное чудовище и вскарабкаться на его террасы. Но все, что было художественного в Париже и Европе, с ненавистью и отвращением смотрело на башню, и Мопассан уехал из Франции вон, чтобы только от нее избавиться и долее не терпеть ее презренного кошмара. И, однако же, все это зло было не так велико, как то зло, что для перезванивания о новой художественной гадости, всем столько драгоценной, было тогда же выдумано в Париже и пущено на весь свет новое слово. Это слово было ”le clou de l'exposition“ (гвоздь выставки). Это нелепое слово было еще нелепее самой Эйфелевой башни, но оно оказалось аппетитным и любезным для большинства, и с тех пор нет от него отбоя. Обрадовалась толпа, и твердит его вот уже целых десять лет. Десять лет! Мало это? Чего-чего только не перешло и не случилось в эти десять лет... а банальное слово из Парижа все продолжает развеваться над миром, как благодатное знамя какое-то, и ласкать взгляды и вкусы толпы.

Пойдите на ту сторону Невы, между Дворцовым и Николаевским мостами, войдите в залы Академии Художеств и послушайте тамошнее жужжание стройных затянутых дамочек, с высокими торчащими в потолок куриными перышками и галкиными крылышками, окиньте взором толпу черных сюртуков, и вы везде услышите раньше и чаще всего: Le clou! Le clou! (гвоздь!,гвоздь!).

Впрочем, они все, может быть, только повторяют то, что в печати стоит? О, Господи боже мой, неужели на глупое слово износа нет? Неужели на него мало было десяти лет, целых десяти лет? Нет, видно мало. Да, хоть бы кто-нибудь растолковал, что даже и в самом-то Париже, нашем главном университете, давно уже бросили, вышвырнули и позабыли то драгоценное словцо! Но кто же, кто же, однако, оказывается теперь у нас самым clou новой выставки?...» (Стасов, с. 569—571).

Ср. у того же В. В. Стасова в статье «Хороша ли рознь между художниками?» (1892): «Напечатан был в газетах страстный и негодующий протест, где говорилось, что эта Эйфелева башня (признанная всеми ротозеями Европы, за ”гвоздь выставки“ — le clou de l'exposition) есть только ненужная и чудовищная прихоть, попирающая французский вкус, французское искусство и французскую историю и безобразящая красоту Парижа... Во главе протестантов подписался Мейсонье, словно патриарх и глава современного искусства» (там же, с. 473).

В статье «Наши нынешние декаденты» (начало 1900-х годов): «Но всего в нескольких саженях от безотрадных, отчаянных картин Павла Кузнецова стоит в большой зале выставки еще одна картина, которая у декадентов признается ”гвоздем выставки“, и не уступит в безумии и дикости созданиям Павла Кузнецова» (там же, с. 673).

Можно думать, что в связи с этим значением слова гвоздь образовалось в жаргоне артистической богемы экспрессивное выражение И никаких гвоздей! на основе идиомы, вышедшей из военно-жаргонной, кавалерийской команды: И никаких! Выражение И никаких гвоздей! значит: `и больше ничего! Нечего больше разговаривать'. Ср. у В. В. Маяковского: «Светить, И никаких гвоздей! Вот лозунг — Мой И солнца».

Опубликовано вместе с этюдами о словах «Пошлый», «Завиральный», «Неудачник», «Крепостник» под общим названием «Из истории русской литературной лексики» в Уч. зап. кафедры русск. языка МГПИ ( 1947, № 42). Здесь публикуется по оттиску с внесением уточнений по сохранившейся в архиве рукописи (на 4-х листках очень старой бумаги) и машинописной копии с авторской правкой.

О слове гвоздь в его прямом и фразеологически связанном употреблении В. В. Виноградов пишет также в статье «Об омонимии в русской лексикографической традиции»: «Вследствие отсутствия ясных представлений о способах и видах связи значений в слове могли быть отнесены к омонимам гвоздь (в прямом конкретном значении) и гвоздь чего-нибудь (в фразеологическом связанном значении) `самое острое, интересное, значительное в чем-нибудь' (перевод французского clou). Несмотря на заимствованно-переводный (калькированный) характер выражений гвоздь сезона, гвоздь выставки, гвоздь выступления и т. п., употребление слова гвоздь в них, в общем, семантически притягивается к ранее определившимся тенденциям конструктивного развития семантики этого слова и производных от него (гвоздить), хотя и направляет их в новую сторону. Ср. у Гоголя в ”Вие“: ”Какая-то темная мысль, как гвоздь, сидела в голове его“; в ”Мертвых душах“: ”А солдатскую шинель, — говорит капитан-исправник, загвоздивши тебе опять в придачу кое-какое крепкое словцо, — зачем стащил?“; у Глеба Успенского в очерке ”Из деревенского дневника“: ”Начнуть загвазживать разные вопросы, один хитрей другого“ и т. д. Переносное значение слова гвоздь еще до сих пор иногда подчеркивается кавычками. Например, в книжке А.  Н. Румянцева ”На арене советского цирка“ (”Искусство“, 1954): «Все же это был крупный ”афишный номер“, своего рода ”гвоздь“ (с. 55)» (Историко-филологические исследования. Сб. статей к 75-летию акад. Н. И.  Конрада. М., 1967, с. 54. Опубликовано также в кн.: Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография, 1967, с. 291—292). — М.   Л.

⁴⁹ См. здесь толкование слова гвоздь: «Гвоздь, я, м, мн. гвозди, ей. 1. `Деревянная или металлическая остроконечная спица, имеющая на верхнем конце шляпку или костылёк'. Вбить гвоздь в стену. // Какая-то темная мысль как гвоздь сидела в голове его (Гоголь, Вий). 2. `Спица, деревянная, вколачиваемая в стены, взамен вешалок, а также служащая для скрепления разных деревянных предметов, как напр. досок на судах, обшивки на простых возах и т. п.' Повесить шляпу на гвоздь. 3. `Спица для затыкания дыр у бочек или трубок, ввертываемых в бочку'. Заверни покрепче гвоздь у бочки» (сл. Грота — Шахматова 1895, т. 1, с. 783).